Аграфена, Фенюшка, служила в доме Крылова экономкой. По отзывам знакомых Ивана Андреевича, хозяйство она вела отвратительно: умела готовить всего пару блюд, кормила гурмана Крылова какими-то заплесневелыми пирогами. И при этом друг Крылова, Княжевич, вспоминает, что Феня, кажется, знала греческий алфавит, не говоря о русском:
Фенюшка
Таких анекдотов о легендарной лени Крылова ходило по Петербургу множество. А он при этом втайне от всех за два года выучил греческий (а учить начал уже в пятьдесят лет!), создал безупречно работающий Русский отдел в Публичной библиотеке, и доводил свои басни до совершенства… Лентяю это точно не по силам.
Мистификации
О том, чтобы жениться на кухарке, и речи быть не могло. Но Крылову удавалось жить с любимой женщиной, не вызывая пересудов; его принимали при дворе, к нему с большой симпатией относилась императрица Мария Федоровна, мать Александра I. Репутация чудаковатого холостяка надежно защищала его от сплетен.
Что такое русская басня, я дал определение ранее, и пример такой русской басни, тоже привел. Здесь же, я хочу подтвердить свою точку зрения. Чтобы показать, как несостоятельна вся эта пропаганда в возвеличивании русских классических графоманов. В этом блоге есть некоторое количество русских басен, кроме этой, например русская басня Бесплатный сыр. Пользуйтесь поиском по блогу, для быстрого перехода на эти произведения. Ищите, как сказки, так и басни. Потому что, для поисковой системы, некоторые из них я подписывал, как сказки — теме эта для Googla новая, поэтому, как есть.
Ворованные басни Крылова: Стрекоза и Муравей, от Эзопа до Лафонтена, или, о том, как сто сортный и косноязычный переводчик попал в русскую литературу, как оригинальный автор. Удивляться не чему, особенно, когда идет речь о советской пропаганде и ее мыльных пузырях с русской литературы. Это эссе — маленькое звено большого расследования по поводу личности Крылова и «его» басен. На примере басни Стрекоза и Муравей мы вместе с вами похороним Крылова, как бездарного переводчика и плагиатора — окончательно.
Крылов — горбатый переводчик Лафонтена
И после этих всех вопросов к текстам басен Крылова, охота напомнить, что это не оригинальный текст, а адаптированные тексты. Многие из них имеют метку «Под редакцией Демьяна Бедного», а ещё, потом: можете не сомневаться — другие ответственные работники гладили их ненамеренное количество раз, точно как тексты другого рукотворного кумира Александра Пушкина. Теперь вы можете представить, какой это горбыль, в его первозданном виде.
Наиболее близка к французскому источнику басня «Волк и ягненок». Достаточно сопоставить начало басни И.Крылова с дословным переводом первой строки басни Ж.Лафонтена: «У сильного всегда бессильный виноват» – «Доводы сильного всегда самые лучшие». Совпадают даже детали, например, оба поэта «измеряют» расстояние между персонажами в шагах.
Содержание статьи
Современники нередко называли Ивана Крылова «русским Лафонтеном». Французский поэт Жан де Лафонтен (1621-1695) тоже прославился своими баснями, и с этой точки зрения его сходство с И.Крыловым не вызывает сомнений. Но сопоставление двух писателей имело еще один важный аспект: сюжеты многих своих басен И.Крылов позаимствовал у Ж.Лафонтена.
Истоки басен И.Крылова
Впрочем, Ж.Лафонтен и сам в большинстве случаев не был автором сюжетов своих басен. Сюжеты о волке и ягненке, цикаде и муравье, вороне и лисе и многие другие взяты им у античных баснописцев: Эзопа, Бабрия, Федра. Некоторые сюжеты позаимствовал непосредственно у Эзопа и И.Крылов – в частности, «Лисица и виноград».
Ответ за слово, что к утру
Царя по-царски, бля, вотру!»
На пень взобравшись, как на сцену,
Гнал беса Заяц во хмелю:
«Морфы немеряно куплю,
Скажите Льву, пусть дрочит вену!
И димедрол, и ангидрид,
И омнопон, и гоп со смыком».
«Тупая тварь, мотор от плуга!
Рога сломаю, мудаку!
Как смеешь ты, бифштекс с хвостом,
На тёлку наезжать, скотина,
Забыв, говядина, о том,
Что ты хоть бык, а всё ж мужчина!
Сейчас скручу тебя в шпагат,
И сдам на мясокомбинат!»
Узрев неместную собаку,
Криминальные басни Тараса Липольца
Косой не может, но берет.
А сам же бля укурен в сраку,
Едва ко рту гребет цырляку,
Стоит — ногой не шевельнуть.
Стоит, едва метлой долдонит,
Но сам все ту же феню гонит:
«Твой драп говно, Ослячье рыло,
Меня не то что бы не прет,
Но буду бля — не зацепило!
Такую шмаль — ебал я в рот!»
С Тростинкой Дуб однажды в речь вошёл.
«Поистине, роптать ты в праве на природу»,
Сказал он: «воробей, и тот тебе тяжёл.
Чуть лёгкий ветерок подёрнет рябью воду,
Ты зашатаешься, начнёшь слабеть
И так нагнёшься сиротливо,
Что жалко на тебя смотреть.
Меж тем как, наравне с Кавказом, горделиво,
Не только солнца я препятствую лучам,
Но, посмеваяся и вихрям, и грозам,
Стою и твёрд, и прям,
Как будто б ограждён ненарушимым миром.
Тебе всё бурей – мне всё кажется зефиром.
Хотя б уж ты в окружности росла,
Густою тению ветвей моих покрытой,
От непогод бы я быть мог тебе защитой;
Но вам в удел природа отвела
Брега бурливого Эолова владенья:
Конечно, нет совсем у ней о вас раденья». —
«Ты очень жалостлив»,
сказала Трость в ответ,
«Однако не крушись: мне столько худа нет.
Не за себя я вихрей опасаюсь;
Хоть я и гнусь, но не ломаюсь:
Так бури мало мне вредят;
Едва ль не более тебе они грозят!
То правда, что ещё доселе их свирепость
Твою не одолела крепость,
И от ударов их ты не склонял лица;
Но – подождём конца!»
Едва лишь это Трость сказала,
Вдруг мчится с северных сторон
И с градом, и с дождём шумящий аквилон.
Дуб держится, – к земле Тростиночка припала.
Бушует ветр, удвоил силы он,
Взревел и вырвал с корнем вон
Того, кто небесам главой своей касался
И в области теней пятою упирался.
Ворона и Курица
Когда перенимать с умом, тогда не чудо
И пользу от того сыскать;
А без ума перенимать,
И боже сохрани, как худо!
Я приведу пример тому из дальних стран.
Кто Обезьян видал, те знают,
Как жадно всё они перенимают.
Так в Африке, где много Обезьян,
Их стая целая сидела
По сучьям, по ветвям на дереве густом
И на ловца украдкою глядела,
Как по траве в сетях катался он кругом.
Подруга каждая тут тихо толк подругу,
И шепчут все друг другу:
«Смотрите-ка на удальца;
Затеям у него так, право, нет конца:
То кувыркнётся,
То развернётся,
То весь в комок
Он так сберётся,
Что не видать ни рук, ни ног.
Уж мы ль на всё не мастерицы,
А этого у нас искусства не видать!
Красавицы-сестрицы!
Не худо бы нам это перенять.
Он, кажется, себя довольно позабавил;
Авось уйдёт, тогда мы тотчас…» Глядь,
Он подлинно ушёл и сети им оставил.
«Что ж», говорят они: «и время нам терять?
Пойдём-ка попытаться!»
Красавицы сошли. Для дорогих гостей
Разостлано внизу премножество сетей.
Ну в них они кувыркаться, кататься,
И кутаться, и завиваться;
Кричат, визжат – веселье хоть куда!
Да вот беда,
Когда, пришло из сети выдираться!
Хозяин между тем стерёг
И, видя, что пора, идёт к гостям с мешками,
Они, чтоб наутёк,
Да уж никто распутаться не мог:
И всех их побрали руками.
Синица
Свои первые басни двадцатилетний Иван Андреевич Крылов, еще мало кому известный писатель, опубликовал в 1788 году, без подписи, в петербургском журнале «Утренние часы». А первую книгу басен выпустил спустя годы – лишь в 1809 году. Не без успеха поработав в разных видах творчества, Крылов понял, что жанр басни больше всего удается ему. Басня стала почти исключительным родом его творчества. И скоро к писателю пришла слава первоклассного автора.
Лис-гасконец, а быть может, лис-нормандец (Разное говорят), Умирая с голоду, вдруг увидел над беседкой Виноград, такой зримо зрелый, В румяной кожице! Наш любезник был бы рад им полакомиться, Да не мог до него дотянуться И сказал: «Он зелен — Пусть им кормится всякий сброд!» Что ж, не лучше ли так, чем праздно сетовать?
Уж сколько раз твердили миру.
«Это истинный ваш род, наконец вы нашли его», — сказал Ивану Крылову известный баснописец своего времени Иван Дмитриев, прочитав первые два перевода Лафонтена, выполненные поэтом. Крылов был мастером простого и точного языка, был склонен к пессимизму и иронии — что всегда отражалось в его произведениях. Он тщательно работал над текстами басен, стремясь к лаконичности и остроте повествования, и многие крыловские «остроумия» до сих пор остаются крылатыми фразами.
Если верить тому, что Эзоп говорил.
Жан де Лафонтен выделил новый литературный жанр — басню, — чью фабулу он позаимствовал у античных авторов, в том числе у Эзопа. В 1668 году он выпустил «Басни Эзопа, переложенные в стихах г-ном де Лафонтеном». В баснях Лафонтена не было возвышенной морали: остроумные истории утверждали необходимость мудрого и невозмутимого отношения к жизни. Любимец придворных, попавший в немилость к Людовику ХIV, он писал басни в угоду покровительнице, герцогине Буйонской, и называл свои труды «пространной стоактной комедией, поставленной на мировой сцене».